Однажды, оказавшись в зоопарке, китаед винни-Грецкий очень разволновался, стал причитать, хлопать себя руками по бокам и другим частям тела, выступающим вокруг с поверхности душ сопровождающих его лиц женского пола. Очень разошёлся, может быть, вспомнил про дискеты, или опять собаки растревожили возбудимое пространство сознания неустойчивого гуманиста 1 . Гонщик Чаров даже с испугу надавил на тормоз и на мгновение перестал гнать, уставившись на Рыдальченко, известного мазотуропата и натурсадовуайериста. Тот, в свою очередь, не утратив самоедской невозмутимости, обильно смазанной рыбьим жиром, вразвалочку пошагал к клетке с китами, видневшейся неподалёку, и явный интерес в его глазах наводил на мысли, что запасы рыбьего жира купно со спермацетом могут пополниться прямо не в сезон. Это отвлекло гонщика Чарова от грустного сопереживания волнений импратива 2 Винни-грецкого. Тот же, отметив изменения характеристик поля внешнего восприятия, как ни в чём не бывало успокоился и обратился с обычным вопросом к соратнику самоедских охот сексопатологоанатому Рыдальченко.
Обращение китаеда: Рыбьего жира хочешь, видать, самоед натуропатский?
Самоед неспокойный и невозмутимый: Однако.
Гонщик Чаров: О чём это вы, ребята? Тормоза придумали трусы! Дай ему, Вини!
Вдвоём набрасываются на Чарова рядом с клеткой с верблюдами и обезьянами. Сосредоточенно и молча бьют лениво недоумевающего гонщика по выступающим частям тела. Тот не успевает понять, что к чему, потому не сопротивляется.
Послесловие рассказчика: Крокодил солнце проглотил. Идиоты.
- Себе - не вам, а вам - не мне. Вы бы тоже, а они не знают. На нашем языке Бога зовут тотсамый-этотсамый Онгде-Тотам, - сказал самоед Рыдальченко китаеду Винни-Грецкому. Рядом проходил режиссёр Брчал-Дурчалов и отнёсся к этому с обычной режиссёрской конструктивностью, запричитал, забурчал, потом всё же внятно выговорил: «Давайте это поставим». На него отреагировали адекватно и принялись убедительно стучать ногами по его телу. Ему понравилось. Бывшая вдова бывшего русского, сменившая пол и паспорт, став гонщиком де-Чарофф, гнал, не переставая, следующее: «Вы ведь сами не понимаете торжественности момента, рыбий жир дорожает, циклы сменяются, пол дорожает, безупречность не в цене, послушаем Бурчал-Грицацуева, он нам правду скажет». Но Винни-Грецкий китаед и Рыбальченко китаед отнеслись к его предупреждениям с обычной невнятностью, на всякий случай послав всех подальше 3 , сами знаете куда. Они продолжали беседовать относительно теологических тонкостей самоедской пантеистической космогенетики.
Послесловие постороннего: Со стороны совсем не понятно, даже на сон не похоже. Но интересно, из вежливости.
Китаед Винни-Грецкий ни разу его не видел, а к рассказам самоеда Рыдальченко относился с вполне обоснованным недоверием, потому как тот ни разу севернее Сочи не бывал, а большую часть жизни проводил в районе Гибралтара и на Синайском полуострове. У него ранчо было в южной Африке. Он там ставил эксперименты против клонирования и размножался по рыбьему жиру, изредка падая с крыши седьмого этажа соседнего Нью-Йоркского небоскрёба. На Гибралтаре гонщик Чаров гонял ни свет, ни заря всё что ни попадя. Ему не доверяли, и даже местные крокодилы боялись в это время года. Сезонный страх. Такое бывает. Северное сияние тускнело с каждой секундой даже в рассказах южноафриканского самоеда, потому натурмазохизм по индексу доуджонса очень опустился по показателям на день продажи. Продать его не удалось. Но китаед Винни-грецкий не только не огорчился, а даже и не обрадовался. Стал думать про течение Гольфстрим в Финском заливе.
Послесловие уставшего от безделья рассказчика: нужно было географию в школе учить, а то не могут отличить Новосибирск от Новомосковска 4 .